Со скольки лет можно делать пирсинг несовершеннолетним

Пирсинг – это малоинвазивная медицинская процедура, связанная с повреждением целостности мягких покровов и хрящей. При проведении сеанса прокалывания учитывается множество факторов, так как высок риск развития негативных реакций со стороны организма. Помимо состояния здоровья необходимо брать в расчет возраст клиента. Со скольки лет можно делать пирсинг? Это актуальный вопрос, волнующий современных подростков и их родителей. Предлагаем подробно рассмотреть и узнать нюансы.

Особенности проколов на разных участках тела

Модификация тела при помощи пирсинга осуществляется посредством проколов кожи и внешних органов. Для чего это нужно? Каждый выбирает свое объяснение поступку, но чаще это способ подчеркнуть индивидуальность и уникальность.

Люди, имеющие украшения на разных частях тела утверждают, что это эстетически красиво, помогает им раскрепоститься и лучше познать свое тело.

Популярные места для пирсинга:

• Губы. Востребован среди парней и девушек. Во многих случаях на прокол решаются «неформалы». Губа прокалывается в любом месте, главное, чтобы серьга не касалась зубов, иначе регулярное трение вызовет повреждение эмали и как следствие кариес. Выглядит красиво, но во время заживления обладателю приходиться пережить серьезную боль, проблемы с дикцией, ограничения в приеме пище.
• Пупок. Популярное место у несовершеннолетних девушек, предпочитающих носить открытую одежду. Процесс формирования отверстия болезненный и первую неделю рана доставляет серьезные неудобства и болит. Во время восстановительного периода не рекомендуются занятия спортом, любые физические нагрузки, даже банальный наклон тела вызывает болевые ощущения. Во время беременности серьга меняется на подходящее гибкое изделие.
• Уши. Самое востребованное место для украшения серьгами. В отличие от других мест процедура здесь проходит безболезненно. Повреждение заживает за месяц. Сегодня можно делать проколы не толь в мочке, но и твердом хряще ушной раковины.
• Бровь. Кольцо или штанга в надбровной дуге вызывает неоднозначные эмоции у окружающих. В этой зоне лица содержится большое число нервных окончаний, кровеносных сосудов, что грозит серьезными кровотечениями и длительным заживлением.
• Язык. Модная, но опасная для здоровья тенденция. После посещения мастера наблюдается сильное набухание органа, нарушение вкусовых рецепторов, воспаление. Манипуляции должен проводить профессиональный пирсер. При повреждении артерий возможно сильное кровотечение и серьезные проблемы со здоровьем.
• Нос. Чаще серьгу вставляют в крыло носа, реже прокалывают перегородку. Принимая решение о пирсинге, следует помнить, что это болезненная процедура, которая влечет за собой ряд неприятных и дискомфортных ощущений на протяжении 2-3 недель или месяцев.
• Соски. Мучительный экстремальный способ бодимодификации. Прокол женских сосков влечет за собой такое неприятное осложнение, как закупоривание, рубцевание молочного протока и невозможность грудного вскармливания. Сколько заживает? Ждать придется 2-3 месяца, в течение которых регулярно чувствуется боль. Дискомфорт ощутим даже во время сна.

Если вовремя не обрабатывать прокол, нарушать правила гигиены, то грозит воспаление, заражение крови и отторжение серьги.

Пирсинг – серьезная процедура. В каком бы месте не делали отверстие, ждет боль и заживление, а ранам потребуется уход.

Во сколько лет разрешено делать пирсинг

Согласно законодательству проколы на теле запрещено делать людям младше 14 лет. В этом возрасте мастер делает пирсинг, но только с письменного разрешения родителей. После 18 лет человек вправе самостоятельно принимать подобные решения и салон проведет процедуру при наличии соответствующих документов – паспорт, загран или водительские права.

Нанесение прокола в подростковом возрасте грозит рядом негативных последствий. Девушки, желающий вставить серьгу в пупок, должны отчетливо понимать, что они находятся в активной фазе роста, их кожа растягивается и высок риск деформации отверстия, смещения украшения, появления рубцовой ткани.

Если родители дают согласие на пирсинг, им необходимо сопровождать ребенка, все время находиться рядом или написать разрешение, согласно действующему законодательству.

Ни один салон с хорошей репутацией не сделает прокол, если сомневается, что ребенок достиг 18-летнего возраста. Чтобы подтвердить свое право на процедуру человек обязан предоставить документы, удостоверяющие личность.

Когда не нужно разрешение от родителей

Согласие родителей или их личное присутствие требуется для любого вида пирсинга, в том числе для манипуляций в области мочки уха.

Со скольки можно делать пирсинг без уведомления родителей? Как уже было сказано, с 18 лет. Никакие другие случаи не описаны в законе.

Многие пирсеры, работающие на дому или в антисанитарных условиях, проводят малолетним клиентам процедуру, руководствуясь законом об охране здоровья гражданам, где указано, что с 15 лет человек вправе самостоятельно давать согласие на медицинские вмешательства. Это прямое нарушение законов, так как медицина и косметология по общероссийскому классификатору видов экономической деятельности, раздельные понятия.

Какая ответственность лежит на мастере

Если мастер проведет процедуру несовершеннолетнему ребенку без письменного согласия родителей или опекунов, то ему грозит штраф. Руководство салона также несет материальную ответственность за нарушение законодательства.

Если ребенку был сделан пирсинг, родители вправе подать в суд и добиваться наказания, особенно когда прокол нанес серьезный ущерб здоровью и внешности несовершеннолетнего.

Если мечтаете о пирсинге, но папа и мама не дают разрешение, не ходите к неизвестным пирсерам, работающим на дому или в маленьких кабинетах. Это грозит заражением крови, гепатитом, ВИЧ, СПИД. Ни в коем случае не проводите процедуру самостоятельно, так как тело может дать неоднозначную реакцию, а вмешательство закончится серьезными проблемами со здоровьем. Лучше дождаться совершеннолетия и зрелости организма.

КрасотаПотом (не) пожалеешь: Женщины
о подростковых татуировках и пирсинге

«Моя внешность и моё тело принадлежат только мне»

Полная дееспособность в России наступает в восемнадцать лет — с этого момента человек в том числе может делать татуировки без согласия опекунов. Людям более юного возраста салоны должны отказывать в услугах, если они пришли без старших или не принесли письменное согласие, но на практике, конечно, эти правила соблюдают далеко не всегда. И хотя в подростковом возрасте особенно сильно хочется проявлять себя с помощью внешности, до сих пор считается, что с возрастом люди непременно пожалеют о пирсинге или тату. Мы поговорили с пятью женщинами об их опыте ранних экспериментов, чтобы узнать, разочаровались ли они в них со временем и как окружающие реагируют на них сегодня.

Врачи, пирсеры и тату-мастеры настоятельно рекомендуют проводить любые манипуляции у профессионалов, использующих специальный инструмент, который способствует своевременному заживлению, и в проверенных салонах, соблюдающих санитарные нормы. Специалисты не советуют принимать решения о модификациях в состоянии опьянения.

Лена Филиппова

В школе у меня не было возможности что-то делать с внешностью: c одной стороны, сказывалось давление родителей и учителей, с другой — у меня попросту не было внутреннего ресурса и видения того, как я хочу выглядеть. Поэтому первые эксперименты начались после окончания школы и продолжились на первых курсах института.

Красивым мне тогда казалось то, что было самобытным, отличающимся от общей повестки. Поэтому сюда, конечно же, попадали все субкультурные стили: начиная с эмо-кидов и скейтеров заканчивая косплеерами и анимешниками. Увлечение панк-музыкой совпало с первым по-настоящему самостоятельным периодом жизни, так что всё вместе привело к желанию сделать тоннели и татуировку. Конечно, тут важно даже не то, что я их сделала, а то, что вообще решилась на это. Это был этап взросления, попытка доказать себе и миру, что моя внешность и моё тело принадлежат только мне.

Я всегда шучу, что
по размеру татуировки можно догадаться
о размерах моего юношеского максимализма

Я не жалею. Это был не просто удачный или неудачный опыт — так я нащупывала свою самостоятельность, ответственность и даже телесность. Ещё меня спасло то, что даже тогда я принимала взвешенные решения. Тоннели я сделала совсем небольшие, а для татуировки выбрала одного из лучших мастеров в Москве. К тому же татуировка в классическом олдскул-стиле — ласточки, ленты и вот это всё. Это смотрится наивно, но не вызывает у меня негатива.

Мама узнала о тату почти сразу и со временем привыкла. Папа туннели попросту не заметил, а татуировку при нём я до сих пор особо не показывала. Он, конечно, о ней догадывается, но мы оба просто не касаемся темы. Туннели я достала давным-давно, и понять, что они у меня были, практически невозможно. Об этом помню только я и только потому, что не могу носить маленькие серёжки — они попросту вываливаются.

Татуировка очень часто удивляет людей. Во-первых, своим размером. Во-вторых, она для многих совершенно не вяжется с моим нынешним видом и, главное, характером. Я всегда шучу, что по её размеру можно догадаться о размерах моего юношеского максимализма. Да, она расположена на спине — ещё одно удачное решение. Я её почти не вижу, но из-за особенности места её не особо видят и другие люди. Только если летом или в бассейне. Ну и если раньше ко мне мог подойти человек и начать расспрашивать про татуировку, то сейчас это нонсенс. Все стали спокойнее относиться, появилось понимание личных границ.

Саша Полидовец

керамистка и основательница «89 градусов»

Первый раз я покрасила волосы в тринадцать лет, доведя их до рыжего цвета каким-то дешёвым «отбеливателем» из киоска около дома. Тогда всё и началось: дреды, окрашивание в розовый, белый, голубой, красный и чёрный, естественно. В то же время я захотела сделать пирсинг, но родители не разрешили. Потом запреты перестали меня волновать, и я проколола сначала пупок в двух местах, потом бровь — после меня уже было не остановить. Я проколола бровь ещё два раза у друга на кухне. Самое эпичное — пирсинг губы в туалете минского кинотеатра. Про уши даже не говорю — бесчисленные проколы, трайбл, который я сделала сама себе, небольшие тоннели по сантиметру. О татуировках мечтала и первую сделала, как только мне исполнилось восемнадцать — на следующий же день. Ни о чём не жалею! Это было классное время экспериментов, которое я всем желаю.

На моё подростковое представление о красоте влияло моё субкультурное окружение. Весь пирсинг, кроме двух серёжек, я вынула где-то в восемнадцать-девятнадцать лет, тогда же перестала краситься в яркие цвета. А татуировки продолжаю делать до сих пор и очень их люблю. У меня их больше двадцати по всему телу. Только одну я решила свести и впоследствии перекрыть — как ни иронично, но это был тот первый рисунок в виде бабочек. Он перестал мне нравиться уже через несколько лет. На самом деле эскиз мне с самого начала не был близок, но в силу возраста я то ли от стеснения, то ли ещё от чего побоялась сказать мастеру, что хочу другую татуировку.

С одной стороны, татуировка будет напоминанием о бурной молодости.
С другой — есть шанс, что в более зрелом возрасте ты будешь о ней жалеть

Процедура удаления татуировки гораздо сложнее набивания. Все фотографии в интернете c идеально чистой кожей — лукавство. По факту ты после каждого сеанса ходишь с обожжённой, покрытой красными буграми кожей. Закрывать её ничем нельзя, и выглядит всё поначалу просто ужасно, а потом остаётся бледнеющее пятно, которое почти невозможно свести до конца. Я сделала три сеанса, чтобы татуировка стала достаточно бледной, и перекрыла её новой.

У меня много татуировок, и их часто комментируют, но дурацкие вопросы в духе «а что будет с твоей кожей в старости?» задают всё реже. То ли общество изменилось, то ли я очистила своё окружение. Гораздо чаще люди говорят, что у меня красивые татуировки с интересными историями.

По своему опыту скажу, что бодимодификации лучше начинать попозже, потому что свою первую неосознанную татуировку я свела. С одной стороны, татуировка с кошкой Hello Kitty или надписью «поганая молодежь» под глазами будут напоминанием о бурной молодости. С другой — есть шанс, что в более зрелом возрасте ты будешь о ней жалеть. А может, и не будешь — это индивидуальный вопрос. Но то, что формулировать свои желания и запросы в юном возрасте сложнее, чем в зрелом, — факт. Выводить татуировки потом долго, дорого и болезненно. Кто бы что ни говорил, вернуть кожу к первоначальному состоянию чаще всего практически невозможно.

Лера Казакевич

Экспериментировать с внешностью я начала в одиннадцать лет, когда сделала мелирование. Было отвратительно, зато я казалась самой крутой девчонкой во дворе. В пятнадцать я пробила верхнюю губу — такой пирсинг называется «монро», в 2006-м это было жутко модно. Мама была не против, сказала: «Делай что хочешь, но только, пожалуйста, иди в салон, чтобы всё было стерильно». Я тогда уже подрабатывала, так что и на салон, и на штангу заработала сама. С «монро» я проходила недолго: на какой-то вечеринке потеряла «кружочек» и потом просто забила. Позже я начала пробивать уши — в каждом ухе по четыре дырки, вот это я уже делала «нелегально» — дома у подружки на кухне. Маму успокоила тем, что мы всё облили спиртом и подружка была в перчатках (на самом деле нет). К счастью, всё обошлось и инфекцию мы не занесли. С пирсингами на этом у меня и закончилось, пробитые пупки и языки меня не привлекали.

В то время я тусовалась на андеграундных панк-хардкор-тусовках с ребятами намного старше себя. У них всех были татуировки, и это казалось мне прям суперкрутым. Тогда я решила, что как только мне стукнет восемнадцать, я набью себе тоже. Для меня это не было спонтанным решением, я даже говорила себе: «Окей, пусть я вырасту и мои вкусы поменяются, но я буду вспоминать о своих безмятежных восемнадцати годах и о том, что была в этой движухе». Маму просто поставила перед фактом. Так что в восемнадцать на самостоятельно заработанные деньги пошла и набила себе леопардовое сердце с розовой каёмочкой и пустой лентой, потому что я не знала, что туда хочу вписать. Оставила решение на потом.

Будь у меня сейчас чистая кожа, то я бы скорее придерживалась какого-то одного стиля. С другой стороны, сумбур — это всё равно часть меня

Когда тебе шестнадцать-восемнадцать лет и ты влюбляешься в парней-музыкантов, которые забиты татуировками, то тебе хочется им нравиться — и ты наивно считаешь, что они заметят тебя, только если у тебя тоже есть татуировки. Плюс эти парни фанатели от Suicide Girls (сайт пин-ап фотографий женщин, в том числе эротических, вокруг которого образовалась целая субкультура. Не раз подвергался критике в фемсообществе. При этом его соосновательница считает себя феминисткой. — Прим. ред.). Помню, я грезила о том, чтобы быть такой же, поэтому всеми способами им подражала: рисовала стрелки и половину челки перекрасила в блонд. Выглядело ужасно. Лет в двадцать, когда татуировок стало больше одного сердечка на плече, мне под фото один парниша написал, что я прям как девушка из «suicide girls». Сказать, что я была рада, — не сказать ничего.

По большому счёту, мне никогда не нравились гламур, нежность и такая «девочковсть» с рюшами и косичками. Я всегда была немного сорванцом, поэтому то, что я когда-то попала в панк-хардкор-тусовку и начала делать татуировки и пирсинг, было предсказуемо. Ни об одной своей татуировке я не жалею. Для меня это якоря воспоминаний об определённых этапах становления. У меня даже есть татуировка на ноге, где написано просто «богиня» — её я набила в двадцать семь лет на нетрезвую голову у друга дома, в Бельгии, в свой день рождения. Татуировка предельно кривая, но мне дорого воспоминание, связанное с ней.

В итоге я переделывала только первую татуировку. Сначала я набила леопардовое сердце, потом я просила свою мастерку набить рядом тортик, потом пироженку, потом она предложила зелёного зайца. В общем, на руке получилась полная каша. В двадцать два или двадцать три я поняла, что тортики и зайчики — это прям совсем не моё и не соответствует моему внутреннему представлению о себе, поэтому решила, что буду переделывать. Пришла к мастеру, который специализируется на блэк-ворке, и сказала, мол, что можем сделать, чтобы было мрачно и без этих всех тортиков. Честно говоря, я была готова просто всё закрасить чёрным. Он предложил придать этому безобразию какую-то более оригинальную форму. Но предупредил, что нужно будет вывести контуры, чтобы они не выбивались под слоем чёрного.

Пришлось «стрелять» руку лазером. Я прошла два долгих, жёстких и болючих сеанса — ради экономии я отказалась от обезболивающего. Мне «стреляли» руку, а я терпела и страдала, даже температура поднялась. Ощущения очень неприятные, ещё раз я бы, наверное, не согласилась: и сводить больно, и заживает неприятно и долго. После этого было много сеансов перекрашивания, которые тоже оказались очень болючими — совсем другие ощущения, чем по чистой коже.

Мама спокойно относится к моим бодимодификациям — у неё у самой полностью забита голень. Она мне всегда говорила: «Лерок, твоё тело — твоё дело, наделаешь ошибок — тебе потом о них жалеть, так что просто подумай, что будет потом, если устраивает всё — пожалуйста, бей». От папы я скрывала татуировки лет до двадцати двух, потому что он достаточно консервативный человек. Но это было несложно, поскольку он живёт в другом городе и видимся мы нечасто. А повзрослев, я просто забила и решила, что пусть принимает меня вот такой, какая есть. Первое время отец меня подкалывал или пытался вскользь намекнуть, что ему не нравится. Сейчас, мне кажется, он уже просто смирился и не обращает внимания.

Люди часто не могут удержаться и комментируют татуировки. Однажды в раздевалке тренажёрного зала незнакомая девушка ни с того ни с сего спрашивает меня: «А вам было больно?» Если честно, то я не сразу поняла вообще, о чём она. Татуировки уже неотъемлемая часть меня. А иногда делают и комплименты.

Я думаю, эксперименты с внешностью — это как с университетом. Лучше принимать решение, когда ты уже сформировался как личность и понимаешь, кто ты, какой ты и что тебе нужно. Если бы я сейчас встретила себя восемнадцатилетнюю, то попросила бы немного повременить. Потому что будь у меня сейчас чистая кожа, то я бы скорее придерживалась какого-то одного стиля и не получилось бы того сумбура, что есть сейчас. С другой стороны, сумбур — это всё равно часть меня.

Александра Мельник

Лет в двенадцать во мне все замирало в благоговении от того, какой может быть мир вне привязок к установленной материальности. В тринадцать родители подарили мне на день рождения мои первые, культовые в те времена, мощнейшие ботинки Grinders (которые изношены почти до атомов, но до сих пор лежат в шкафу как реликвия). Они стали символом моих устремлений.

Сначала я долго наблюдала и копила впечатления, вдохновение и силы. Потом, лет с шестнадцати-семнадцати я начала делать пирсинг. Самый первый — индастриал в ухе. Комментарии со стороны были в духе «уродство, сатанизм, бред». Часто сыпались вопросы или насмешки на тему того, что это подростковые «игрушки». Родителям не нравилось — поначалу они протестовали или говорили, что это скоро пройдёт. В школе относились плохо вообще ко всему, и по возможности пирсинг нужно было прятать. Зато в институте уже не порицали элементы в внешности и оценивали исключительно отношение к учебе и производительность.

При этом мне всегда хотелось татуировки. Идея одной из них у меня чётко оформилась уже лет в четырнадцать. Но набить татуировку недёшево. Все мои татуировки принципиально сделаны только на заработанные мной деньги — это одна из причин, почему первая появилась у меня только в двадцать три. Сейчас их штук пятнадцать, и ещё многое впереди. Ни об одной из них не жалею, напротив, никакую из них не собираюсь удалять или перекрывать. Каждая — это нечто непреложное, нечто, во что вложена часть души. Я так отношусь ко всему, что делаю.

Если эксперименты с внешностью отражают метаморфозы твоей души, то ты не будешь обращаться
к ним необдуманно

Много изменений перетерпели уши — потому что хотелось попробовать всё, но остались наиболее приглянувшиеся варианты. Также почти сразу пришлось снять одну из штанг в языке, потому что со всеми было не очень удобно произносить некоторые звуки в английской речи. Все появившиеся впоследствии проколы остались неизменными и очень радуют.

Первая реакция родителей — шок и страдания. Однако со временем они всё приняли, потому что ни одна модификация не делает тебя плохим, глупым, безответственным, неквалифицированным, жестоким и т. д. Я не стираю свои способности, когда крашу волосы в яркий цвет, делаю прокол или татуировку. Родители наблюдали за мной и моей устремлённостью, за успехами и становлением, и мой внутренний стержень давал им спокойствие. Очень их люблю и благодарю за такое понимание.

Татуировки они не принимали дольше всего, по большей части из-за опасений, что я не найду «хорошую работу». Но втянулась даже моя любимая бабуля — и красила мне волосы в кучу цветов, выбривала мне ирокезы и нереальные узоры, которые придумывала сама. А мама позже приняла от меня в подарок несколько татуировок и тоже теперь красуется и радуется каждый день. Правда, некоторые из моих татуировок до сих пор вызывают у них шок, но не самим фактом их наличия, а из-за изображений или расположения — «вдруг увидят и надают по башке». Всем известно, какие нетолерантные люди могут встретиться в тёмном переулке.

Люди, причём совершенно разных возрастов, часто реагируют и на пирсинг, и на тату. Бывают как насмешки и агрессия, так и искреннее доброе изумление и восторг. Иногда захожу в магазин, и мне от абсолютно незнакомого человека прилетает прямо в лицо: «Это ж надо было так себя изуродовать!» Стою на остановке и слышу: «Дитя дьявола, костра не хватает на тебя». Бывает, иду по торговому центру, и мне навстречу летит поднятый большой палец и слова: «Какой о***й пирсинг! Уважение!» Иногда совершенно непредсказуемые комментарии говорят люди, от которых их не ждёшь, в транспорте, на почте, в поликлинике. Очень консервативные на вид прохожие оказываются настоящими авантюристами: хвалят весь мой вид или какие-то приглянувшиеся им детали, просят показать «картинку полностью», интересуются значением, рассказывают мне что-то из своей жизни, потому что у них возникла ассоциация с моей татуировкой. Некоторые просят сфотографировать то, что им понравилось.

У меня есть татуировка на корейском языке, и люди иногда с восторгом говорят, что могут её прочитать и понять. Однажды у меня был продолжительный курс лечения, и мой доктор каждый приём расспрашивал меня про татуировки, рассматривал новые, а потом тоже сделал себе одну, сказал, что вдохновился мной. Люди незнакомые, но с которыми вижусь не в первый раз, например, в парикмахерской, бывает, спрашивают, как «поживает собачка» или с нетерпением отмечают что-то новое. В транспорте, особенно в метро, люди могут и обсмеять, и познакомиться, предложить какой-нибудь проект; часто присаживаются, чтобы спросить, что подвигло, что значит, как решиться, насколько больно. Мне кажется, что в целом интереса и положительной реакции больше, чем негатива.

Препятствием к получению работы для меня была даже просто бритая голова, чего уж говорить о татуировках. Для одной из прошлых работ мне пришлось отрастить волосы и снять часть пирсинга. Но сейчас постепенно к людям с татуировками и пирсингом начинают относиться спокойнее. В некоторых сферах даже не акцентируют на этом внимание — это очень греет. Лично мне радостно было видеть в банке сотрудников с татуировкой во всю шею или с рукавом. Но для многих сфер это всё ещё скорее исключение, особенно когда речь идёт о работе с людьми.

Бодимодификация — это широкое поле для поисков и экспериментов, возможность закрепить для себя найденное и двигаться вперёд ко всему, во что веришь. Существует, конечно, мнение, что по молодости часто совершают ошибки, что часть татуировок в будущем может захотеться перекрыть. Но я думаю, что, во-первых, всё то, что ты испытывал в момент поисков, и то, к чему обращался, — это ядро, без которого ты был бы не ты и никуда бы не продвинулся. Во-вторых, если путь модификации для тебя — это инструмент творчества, если эксперименты с внешностью отражают метаморфозы твоей души, которую ты держишь в гармонии, то ты не будешь обращаться к ним необдуманно и делать то, о чём потом пожалеешь. Так, впрочем, правильно было бы относиться ко всем решениям.

Мария Каплевская

Первый пирсинг я сделала в тринадцать. Я училась в вечерней школе МГУ на геолога, и у меня была договорённость с родителями: если окончу год на одни пятёрки, то отец отведёт меня в салон проколоть язык. У меня получилось, и мы пошли в тату-салон на Арбате. Было весело.

Первая татуировка появилась в 2006 году, когда мне было пятнадцать, — вишни с черепами на правой руке. Поначалу я хотела две зеркальные ласточки с лентами, но когда пришла на приём к мастеру, он предложил посмотреть другие рисунки на будущее. В итоге мой взгляд упал на один из его эскизов — и я просто влюбилась в эти вишни. Они до сих пор меня радуют. Помню реакцию родителей — мама смеялась. В целом все отнеслись спокойно. Думаю, это связано с тем, что мой дедушка — художник, и все знали, что у меня с детства творческий потенциал. Момент, когда я начну экспериментировать не только с цветом волос, был вопросом времени.

Окружающие постоянно говорили, что с татуировками меня не возьмут на «нормальную работу». Но проблемы у меня были лишь два раза. Первый — в шестнадцать лет, когда я пыталась устроиться на должность продавца-консультанта в «Евросеть». В ходе собеседования надо было выйти на сцену и перед толпой других соискателей рассказать в микрофон о себе и о том, чем ты можешь быть полезен компании. Я работала с четырнадцати лет и продавцом, и промоутером. Тогда у меня был уже был пирсинг в губе. В какой-то момент меня спросили: «Ты понимаешь, что это надо будет снять?» Естественно, меня отмели на первом же этапе конкурса.

Кто-то считает татуировки «ошибками прошлого» —
ну и пусть. Это мои татуировки,
и мне с ними жить

Другой раз дело было в татуировках. Я тогда училась на пятом курсе университета и параллельно искала подработку. До этого я училась на стилиста-визажиста, у меня был нужный опыт, так что я хотела заниматься этим постоянно. Мне помогли найти вакансию в одной из марок масс-маркета, при этом достаточно молодёжной. По телефону я общалась с девушкой, скинула ей своё портфолио, она сказала: «Вау, приезжайте к нам десятого числа оформляться». Через какое-то время я получила от неё СМС: «Я нашла ваш профиль „ВКонтакте“. Это ваши татуировки?» Я спросила, проблема ли это, и получила ответ: «Представитель нашей марки не может быть в татуировках, к сожалению, вы нам не подходите». Я долго пребывала в шоке. Самое смешное, что после меня спокойно взяли работать визажистом в ГУМ в Burberry.

Терпения не хватит перечислять, сколько раз меня обзывали из-за татуировок. Постоянно спрашивают о значениях татуировок: «А что это значит»? «А зачем это сделано»? «А это больно?» и, конечно, «Что ты будешь делать в старости?». Люди старшего поколения редко акцентируют на этом внимание в положительном ключе. Единственное, мне всегда делают комплименты по поводу татуировок за границей — преимущественно на пляжах, причём в самых разных странах.

В четырнадцать-пятнадцать лет я примерно представляла свой жизненный путь и, как ни странно, примерно по нему и иду. Не вижу в модификациях в таком возрасте ничего плохого. Меня до сих пор иногда посещают мысли снова проколоть язык. Из всех татуировок мне не нравится лишь одна — её надо переделать, но мне лень.

Сейчас я работаю в далеко не творческой сфере. Последние четыре года я занималась проектированием метрополитена в качестве инженера — мои татуировки никогда никого не интересовали ни при приёме на работу, ни после. В этом деле прежде всего важен мой мозг, так что мой внешний вид не имеет никакого значения. Недавно я устроилась работать в сам метрополитен инженером. И тут тоже всем всё равно.

Кто-то считает татуировки «ошибками прошлого» — ну и пусть. Мне-то какое дело — это мои татуировки, и мне с ними жить.